Сорокаметровый портрет Героя Советского Союза Емельяна Барыкина появился на стене многоэтажки в Гомеле ко Дню Победы. Огромное граффити на оживлённой улице, которая носит имя героя, стало поводом залезть в редакционный архив и найти интервью с Ольгой Выржиковской, родной сестрой жены Барыкина– Клавдией. В детстве Ольга Петровна долгое время жила в их семье, её воспоминания помогают раскрыть личность и понять характер легендарного партизанского командира.
ДИМА-ЕМЕЛЬЯН
Ольга Петровна родилась в 1928 году, как раз тогда, когда её старшая сестра вышла замуж за молодого железнодорожника Емельяна Барыкина. По рассказам взрослых знает, что поначалу тёща Федора Филипповна не очень-то жаловала будущего зятя. Она мечтала если не о сказочном принце для своей дочери, то, как минимум, о писаном красавце. А тут парень из многодетной (12 детей!) семьи, где все поочерёдно переболели чёрной оспой. Выжили лишь шестеро, в том числе и Емельян, однако болезнь навсегда оставила следы на его лице в виде оспин.
— Зачем тебе нужен рябой? — увещевала Федора Филипповна старшую дочь. — Гляди, сколько парней видных вокруг.
— А что мне видные, мне надёжный нужен.
Емельян Игнатьевич наверняка знал о таком отношении к своей персоне тёщи, но обиды не таил и виду не показывал. Наоборот, всячески пытался помочь овдовевшей женщине, с утра до ночи пропадавшей в локомотивном депо Брянска и при этом поднимавшей на ноги троих детей — помимо сестры Клавдии, у Ольги Петровны был ещё брат Василий.
Бедно жили в 30-х годах, что там говорить, лишь изредка ложились спать не на пустой желудок. Но Федора Филипповна не роптала, помощи ни у государства, ни у начинающего делать партийную карьеру зятя не просила — гордость не позволяла. Даже когда тот спрашивал «Мама, чем помочь?», неизменно отвечала «Да ничего, Дима, не надо, всё есть…»
Димой Емельяна Игнатьевича в семье называли все. Повелось это после его знакомства с Клавдией. Не имевший опыта общения с противоположным полом, молодой парень робко буркнул себе под нос «Емельян». Клавдии же почудилось «Демьян». С тех пор имя Дима стало для Емельяна вторым. А он и не возражал: какая разница, как будут величать его в семье жены? Лишь бы жилось хорошо да мирно.
Для этого он старался делать всё возможное. Причём тактично, ненавязчиво, боясь оскорбить своей заботой близких людей. Никогда не передавал гостинцы оказией с посторонними людьми, всегда старался делать это самолично. Потому и выглядела его помощь как дань старинному русскому этикету: в гости без подарков не ходят. Правда, не всегда так получалось.
К ЗЯТЮ НА «ВЫ»
Однажды, вспоминает Ольга Петровна, он заявился к ним в дом поздним вечером. По каким-то делам прибыл из Унечи в Брянск, да задержался. Федора Филипповна работала в ночную смену, а потому в роли хлебосольной хозяйки выступила семилетняя Ольга. Накормила гостя картошкой с огурцами и уложила спать на материнскую кровать. Всю ночь слышала она, как с боку на бок ворочался «Дима», словно одолевали его тяжёлые думы. Утром выяснилось: у Емельяна Игнатьевича нога постоянно попадала в дырку, которая была в одеяле. Не дожидаясь возвращения тёщи с работы, он сразу же отправился по магазинам и вернулся с двумя новыми стёгаными одеялами, валенками для Оли (до сих пор они с братом попеременно носили одни) и даже коньками для малышей.
Лишь позже от старшей дочери Федора Филипповна узнала, что в тот раз муж вопреки обыкновению впервые вернулся из командировки без подарков для собственных дочерей — все наличные деньги потратил на детей тёщи. Стоит ли удивляться, что с тех пор она всегда называла зятя на «вы». Не из преклонения перед его высокими должностями, а из уважения к его человеческим качествам.
ГЛАВНОЕ — ТЕРПЕНИЕ
В 1938 году Емельян Игнатьевич предложил Федоре Филипповне забрать Ольгу в свою семью. Доводы зятя показались убедительными: во-первых, ей самой станет легче, потому что Василию уже исполнилось 14, и он может подрабатывать, во-вторых, внучке Эвелине, отличавшейся непоседливостью, будет веселее, а её постоянно занятым родителям — спокойнее. Так Ольга Петровна оказалась сначала в Унече, а затем и в Гомеле, куда Емельян Барыкин был переведён на должность первого секретаря Железнодорожного райкома партии. Здесь семье партработника выделили двухкомнатную квартиру в доме специалистов, что расположен на перекрёстке улиц Комсомольской и Кирова, на первом этаже.
Но радость от обладания отдельным жильём (до этого семья Барыкиных проживала в основном в коммуналках) быстро улетучилась: подвальные блохи буквально заели. Поначалу Емельян Барыкин, с головой ушедший в работу и приезжавший домой лишь ночевать, словно не замечал неприятного соседства. Намёки жены на эту тему пропускал мимо ушей. Когда же она в открытую высказала недовольство и потребовала сменить квартиру, спокойно ответил: «Пока это невозможно. Партия направила меня сюда промышленность поднимать, а не свои личные вопросы решать. Придётся потерпеть…»
Терпели почти год, пока не стали жаловаться девчонки: блохи донимали так, что иногда не удавалось уснуть несколько ночей кряду, отчего успеваемость в школе резко стала снижаться. Лишь после этого Емельян Игнатьевич решился обратиться к руководству с просьбой о переселении. И вскоре их поселили в четырёхкомнатной квартире на втором этаже. Правда, занимала семья Барыкиных всего две комнаты — в двух других жили чужие люди.
В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ
Когда началась Великая Отечественная война, многие жители города, видя успехи немцев и не дожидаясь решения местных органов власти, стали покидать Гомель. Поток беженцев усилился после взятия фашистами Минска. Но Емельян Барыкин, ставший к тому времени секретарём горкома партии, запрещал родным даже думать об эвакуации. И даже когда она была объявлена официально, не спешил отправлять семью на восток. Не хотел, да и не имел права подавать заразительный пример паникёрства и шкурничества. Единственное послабление, которое он позволил своим близким, это возможность во время особенно жестоких бомбардировок и артобстрелов находиться вместе с ним в городском парке, где размещался штаб народного ополчения, в формировании которого он принимал непосредственное участие.
Лишь в самый последний момент, когда бои уже шли на окраинах Гомеля, он усадил жену с ребятишками вместе с семьями других партработников в полуторку и отправил в сторону Брянска. Но далеко уехать от этого российского города не удалось: немецкий десант перерезал дорогу на Смоленск, вынудив беженцев вернуться в Брянск. Там семья Барыкиных и пережила оккупацию, ничего не зная о судьбе Емельяна Игнатьевича. В одном Клавдия Петровна была уверена точно: если жив, то в лесу его искать надо. Так и говорила: «Он же из семьи лесника, где ж ещё ему быть?» Всё это время, партизаня в окрестных лесах, не получал известий от родных и героический комиссар отряда «Большевик » Емельян Барыкин…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Встретились они только в 1943 году. Клавдия Петровна как только узнала, что Гомель освобождён от немцев, сразу же поехала в разрушенный город. От партизанских посыльных узнала, что муж её жив, как был, так и остался на посту секретаря горкома. Бродя среди развалин, утыканных табличками «Осторожно, мины!», она и надеялась и боялась долгожданного свидания с мужем. Времени-то с их последней встречи утекло немало.
Да какого времени! Чтобы прокормить семью, она в оккупации работала подсобной рабочей на немецкой кухне. По доносу несколько месяцев провела в застенках гестапо и лишь чудом вырвалась на свободу. Он все эти годы нещадно бил врага, не давая ему покоя ни днём, ни ночью. Имя секретаря Гомельского подпольного горкома партии хорошо знали в Центральном штабе партизанского движения, о Барыкине с уважением отзывались соратники и со страхом и ненавистью враги.
Страхи и опасения Клавдии Петровны вмиг улетучились, как только она встретила знакомого по довоенной работе мужа Поленичко. Тот и рассказал ей, что Барыкин ни на минуту не забывал о семье, только предстоящей встречей с ней и живёт. Да партийные хлопоты времени на улаживание личных дел не оставляют: сейчас вот в Речице он передаёт своих бывших подчинённых партизан и вооружение регулярной армии.
— Ты ж своего Димку знаешь, — ободряюще хлопнул он Клавдию по плечу, — у него дело на первом месте, потом всё остальное.
Ночью окна дома Поленичко, где заночевала Клавдия, осветили фары подъехавшего автомобиля. Хозяин глянул в окно: «О, Димка твой приехал!» Пока он отворял двери, Клавдия, сама не понимая, для чего это делает, быстро оделась и, поджав под себя ноги, тихонько примостилась в углу колченогого диванчика. Когда в полутёмную комнату ввалился до глаз заросший густой бородой Емельян, она не могла отвести от него глаз. И молчала, не в силах ни пошевелиться, ни промолвить что-нибудь.
Молчал и Емельян. Растерянно, даже удивлённо глядя на жену, он вдруг ссутулился, будто сбросив тяжёлую ношу, и обессиленный, не отрывая глаз от Клавдии, не сел, а буквально рухнул на другой край дивана. Неизвестно, сколько бы ещё они смотрели друг на друга, если бы в комнату не вошёл хозяин.
— Во дают, голубки! Да поцелуйтесь же вы, черти!
От этого возгласа словно рухнула невидимая плотина, какое-то время не дававшая прорваться наружу обуревавшим обоих чувствам. Рухнула и не возникала уже никогда, вплоть до преждевременной кончины в 1951 году этого поистине легендарного человека.
