Красное Знамя, или Факел – одна из деревень Рогинского сельсовета, сожженная в ноябре 1943 года. О тех событиях, о сельчанах, на долю которых выпали суровые испытания, вспоминает житель Буда-Кошелева Николай Чураков.

Ему было всего 4 года, когда в ноябре 1943-го случились те страшные события. Конечно, те дни сохранились в памяти мальчишки лишь обрывками, но настолько они были яркими, что навсегда врезались в его сознание. К тому же их дополнили рассказы мамы моего собеседника.

В то время в лесах Рогинского сельсовета действовало партизанское соединение под командованием Демченко, поэтому Красное Знамя фашисты считали партизанским краем. Наверное, это и было одной из причин, по которой стоявший в Рогини немецкий гарнизон учинил жестокую расправу над жителями поселка. Красное Знамя (в Факел его переименовали уже в 1958 году) состояло тогда из трех улиц – Хуторы, Голеевка и Культура. Поселок насчитывал порядка 100 дворов.

– В тот страшный день мама мне велела вынести еду нашей собачке, – вспоминает Николай Николаевич. – Вышел во двор и ужаснулся: половина улиц Хуторы и Культура была в огне. Я увидел, что немецкие солдаты стали по периметру деревни, а полицаи выгоняли из домов людей и кидали факелы под соломенные крыши. Помню, как один из полицаев подошел, разбил прикладом окно и приказал нам выходить. А приклад был необычно светлого цвета, как березовый ствол, может трофейный. Нас, сельчан, разделили на три группы: молодых девчат повезли в Рогинь; стариков загнали в сарай около 50 человек и сожгли заживо; женщин с детьми повели по улице, а потом выгнали на шлях, который шел с Рогини на Лозов. Он и теперь там есть, только это уже заасфальтированная дорога. Мы шли по грязному месиву. Я видел рассыпанные на дороге патроны, немецкий мотоцикл с коляской в канаве с водой. По словам мамы, нас вели в сторону Чечеры и Настасьевки: там женщин заставили копать могилы. А когда начало темнеть, нас заперли в гумне, подперев ворота, но жечь не стали. С вечера мы слышали рев машин на шляху, это немцы отступали в сторону д. Церковье. А под утро пришли наши войска и нас освободили. Мы вернулись назад. На месте нашей деревни остались только печи, трубы, грязь. Помню, как плакал и горевал, когда на пепелище нашел цепь, что не успел отвязать свою собачку. Как на пепелище, где сожгли стариков, нашел кусок пиджака с карманом в полоску. Такой носил дед Михалка. Он был не чужой нам человек: Михаил и Елизавета Солодниковы в свое время взяли на воспитание и вырастили мою маму, Кристину Варнавовну, когда она в 10-летнем возрасте осталась сиротой.

После того зловещего дня семья Николая Чуракова стала жить в земляной бане. А после войны жителям поселка разрешили пилить лес и строить новые дома. Жизнь потихоньку стала налаживаться.

– Организовали колхоз имени Булганина. Днем мама на работу ходила в колхоз, ночью лен трепали. Было очень голодно, собирали гнилушки и пекли из них блины. Нам давали по полблина, а мы со старшей сестрой Валей однажды не утерпели и скушали сразу по два. Чуть не умерли – отравились. Весной по дороге в школу ели до «позеленения» только что пробившийся щавель. Но и это не спасало. Курили мох и вишневые листья – так перебивали голод. Бумаги не было, так мы киноафишу прятали и делили между собой по кусочкам. Вот такое у меня было послевоенное детство, – продолжает Николай Николаевич.

В том огне сгорели около полусотни сельчан, молодых девчат отправили в Германию на работы. Еще до сожжения от рук фашистов погибла Пашкова Федора, она жила на краю деревни. Испекла хлеб для партизан, за это ее расстреляли.
– Такие вещи забыть невозможно, поэтому всегда помню своих земляков. Какие цельные были личности: перенесли столько боли, страданий, но оставались настоящими людьми, достигли определенных высот в жизни. Назову лишь некоторых из них. У Серафимы Деружинской, к примеру, были сыновья Иван и Михаил: Михаил стал хорошим хирургом, работал в Москве, а Иван работал в совхозе. Егор Деружинский жил возле нас, знаменитый кузнец был, мог подковать не только лошадей. Один его сын, Александр, стал офицером, другой, Виктор, – преподавателем в высшем морском училище в Севастополе. На Хуторах жил Николай Черняков. Отец его, Петр Черняков, был председателем колхоза Булганина. А Николай впоследствии стал председателем колхоза «Авангард» в Старой Буде. Из рода Черняковых также жил в нашем поселке Мишка по прозвищу Паук. Был он известнейшим сапожником: обувь мог подбить деревянными гвоздями, смастерить румынки. Ремонтировал и гармони, виртуозно играл на них польку. Рядом с тем местом, где сожгли людей в 1943-м, жил Аркадий Черняков, бригадир полеводческой бригады. Во время войны был пулеметчиком. Уже потом он рассказывал, насколько беспощадным был огонь при форсировании Одера, что саперная лопатка, если ее приподнять, вмиг превращалась в терку. Тогда Аркадия Федоровича ранило в бок, но спасла медаль. На 9 Мая он эту медаль бросал в стакан, выпивал положенные 100 граммов, целовал свою спасительницу и прятал в карман, поближе к сердцу, словно заново проживая те годы, – рассказывает мой собеседник.

По словам Николая Чуракова, неподалеку от него жил Иван Ковалевский, с войны он не вернулся. Его сын, Александр, служил в спецвойсках, а потом всю жизнь посвятил «БЕЛАЗу». Избирался депутатом Верховного и областного Советов, ему присвоено звание Героя Социалистического Труда, награжден двумя орденами Ленина. Целая династия Ковалевских – жена, дочь, сын, внук – посвятила себя заводу. Уголок бывшему выпускнику есть сегодня и в музее Рогинской школы. На углу Голеевки и Культуры, возле магазина, жил Михаил Жуков. Как и Михаил Марченко, он был трактористом от Бога. Еще один житель поселка, Василий Ертык, выучился заочно и стал директором совхоза «Потаповский».

Отец Николая Николаевича, Николай Кондратович, вернулся домой только в 1947 году. Еще в Финскую получил тяжелое ранение, но воевал и в Великую Отечественную. Он был непревзойденным портным и шил на фронте. А в 1948-м шил одежду и для Героя Советского Союза Эдуарда Лавриновича, занимавшего тогда должность директора спиртзавода. Старший его брат, Михаил, стал офицером Советской армии, а второй, Иван, – трактористом. После выхода на пенсию ему подарили трактор, на котором он работал. Одна из сестер Николая Чуракова, Валентина, уехала на Дальний Восток и работала там фельдшером-акушером. Сестра Полина заведовала местной почтой. У нее, как и у мамы, была феноменальная память.
С любовью Николай Николаевич рассказывает о своих земляках, родственниках. Но и сам он тоже личность неординарная. Позади служба на Балтийском флоте и на испытательном полигоне в Капустином Яру, учительствовал в Рогинской школе, был преподавателем общетехнических дисциплин и мастером производственного обучения в колледже, возглавлял профсоюзное движение работников аграрно-промышленного комплекса района. Всегда стоял на защите интересов трудящихся.

Гармонь, баян – это его особое пристрастие. Он самоучка. Оказывается, его гармонь до сих пор жива, хранится у семьи Винокуровых из Рогини. В те времена целые династии гармонистов были в Рогини и Факеле. И в нашу встречу он не отпустил нас без баяна: душевно наиграл несколько любимых мелодий.

В конце июля Николай Николаевич собирается поехать в Санкт-Петербург, в гости к старшей дочери Ларисе. Как истинный моряк, не может пропустить и еще одно важное мероприятие – главный парад Военно-морского флота России. Мы желаем ему плодотворной поездки и благополучного возвращения домой.

Наталья НИКОЛАЕВА
Фото автора